– Вот как получается, что я тебе все время на что-то жалуюсь? – Кайя поцеловал мою раскрытую ладонь.
– Ты не жалуешься. Ты рассказываешь.
Урфин чуть наклонился в седле, принимая удар на щит, который выдержал уже немало ударов. Копье соскользнуло, оставляя на краске свежий шрам, и ушло в сторону. И рыцарь в зеленой котте, накинутой поверх доспеха, покачнулся, но не упал.
Конь, повинуясь всаднику, перешел с галопа на рысь, а потом и вовсе на шаг. Урфин обернулся: барон Деграс снял шлем и поклонился. Второй съездки не будет? Хорошо бы. Рука, вроде бы отошедшая к утру, снова разболелась. Но с болью Урфин справился бы, а вот то, что мышцы начали неметь – много хуже.
Барон подъехал ближе и, обнажив меч, передал его Урфину.
– Сделай этого вощеного ублюдка, – сказал он.
Гийом МакГриди наблюдал за поединком с видом отрешенным, словно ни на минуту не сомневаясь, что все происходящее происходит сугубо лишь для того, чтобы он имел возможность проявить собственную доблесть.
– Постараюсь, – Урфин не любил давать обещаний.
– Не постарайся, а сделай.
Массивную челюсть барона украшали старые шрамы. Нос хранил следы былых переломов, но крохотные глаза были налиты кровью. Что же такого Гийом сделал, чтобы разозлить Деграса, известного спокойным нравом и рассудительностью?
– Я тут кое с кем переговорил. Наши тебе дорогу расчистят. Остальных ссаживай с первого тычка, и не хрен тут политесы разводить.
О да, его не просто разозлили, вернее было бы сказать, что разозлили не только его. Гийому бросали вызов, оставалось лишь уточнить одну деталь.
– Почему я? – Урфин пошевелил рукой. Немота отступала, но как надолго? – Не вы ли утверждали, что я позорю саму идею рыцарства?
Глаз Деграса дернулся.
– Позоришь. Но тем веселее будет поглядеть, как эта сука тебе сапоги лижет.
Когда рыцарь, выехав на ристалище, поднял копье, а затем опустил его острием к земле, Тисса глазам своим не поверила. Она моргнула, потрясла головой, но ничего не изменилось. Огромный, как скала, всадник в алой накидке, шагом подъехал к Урфину и поклонился, показывая, что уступает без сражения.
И следующий поступил также.
Вопрос, который готов был слететь с губ Тиссы, задала леди Изольда.
– Что они делают?
– Сдаются, – ответили Их Светлость. Кажется, они улыбались.
Разве это весело?
Вот Гийому попадались соперники сильные. И он сражался, а не…
– МакГриди недолюбливают многие. И кажется, ему, наконец, решили высказать все, что о нем думают, – сказал Кайя. – Они дали Урфину право представлять их интересы. И расчистили дорогу. Это позволит сохранить силы.
– Это не честно! – Тиссу настолько поразила несправедливость, что она не сдержалась. А Их Светлость услышали.
– Правилам не противоречит, – таков был вердикт, и Тисса впервые ощутила на себе тяжесть взгляда Лорда-Протектора. Это внимание было не тем, о чем Тисса мечтала. – Кроме того таким образом рыцари выказывают свое отношение к МакГриди.
Зависть, в ней все дело! Пурпурного рыцаря любит народ. И дамы ему рукоплещут. Ну, кроме Тиссы. Она рукоплескать стесняется, и вообще сидит тихо-тихо, потому как Магнус Дохерти рядом. А от него не ясно, чего ожидать.
Гийом победит.
Иначе ведь унизительно получится. Нет, тан, конечно, отменный воин – ну, насколько Тисса понимает, а она, следует признаться честно, ничего не понимает в воинах, – но Гийом все равно лучше.
Тан, наверное, обиделся бы, узнай он, что Тисса так думает. Поэтому думать было вдвойне приятней. Жаль, рукоплескать она все-таки не решится.
Паренек, который помог спешиться, был не знаком Урфину. Второй принял коня, а третий знаком велел следовать за ним.
Шатер барона возвышался над прочими. Желтые и черные полосы – родовые цвета Деграсов. Высокий штандарт. И пара щитов, выставленных у входа.
Урфина ждали.
– Садись, – приказал барон, указывая на стул. На резной спинке виднелся герб Деграсов – вставший на дыбы медведь и три башни. – Гавин. Мой младший сын. Будет твоим оруженосцем.
Мальчишка был тонким, как стрела, и бледным.
– Гавин, помоги раздеться, – отец посмотрел на парня, и тот ссутулился больше прежнего. Но с ремнями и замками он управлялся ловко, правда, всякий раз, когда случалось прикоснуться к Урфину, вздрагивал.
Когда парень помог высвободиться из кирасы, Деграс отослал его прочь.
– Не думаю, что это хорошая идея, – Урфин с благодарностью принял влажное полотенце. Взопрел он знатно. И рубашку сменить бы не мешало, приклеилась, что к коже, что к поддоспешнику.
– Не думай, – согласился Деграс. – Учи.
– Над ним смеяться будут.
– Перетерпит. Плечо как?
– Нормально.
Барон не поверил. Он помог стянуть поддоспешник и рубашку. Стальные пальцы впились в кожу, сдавили сустав, выворачивая.
– За старое обиды не держи. Я говорю, чего думаю. А дури в тебе много было, – беззлобно заметил Деграс, а объявившийся Гавин, который двигался тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, подал отцу плошку с дурно пахнущей мазью. – И гонору пустого.
– А сейчас, стало быть, меньше?
Втирали мазь жестко, но Урфин терпел, стиснув зубы.
– Да как сказать… дурь от дури рознится.
Гавин разглядывал Урфина сквозь ресницы, отчаянно боясь выдать интерес. А Урфин понятия не имел, что делать с оруженосцем. Учить? Но чему и, главное, как? Единственное, он точно знал, как учить нельзя. Повязку барон тоже накладывал сам, затягивал туго, с немалой сноровкой.