Изольда Великолепная - Страница 130

К оглавлению

130

Так вы меня травили, госпожа,

такой желали смерти мне всегда вы;

гонимый гневом яростным, неправым,

до крайнего дошел я рубежа.

Почему у меня ощущение, что это выступление состоялось ну очень не вовремя?

И снова вы терзаете и рвете

сплошную рану сердца моего,

где всюду боль кровоточащей плоти.

На него смотрят все. А я – на Тиссу.

Ей шестнадцать.

Ее приперли в угол с этой свадьбой и в крайне унизительной форме.

А тут романтичный герой и с душевной песней. Ох, чует Наша Светлость, что надо бы героя этого услать да подальше. Интересно, здесь нет какой-нибудь войны? Не то, чтобы я желала Гийому смерти, скорее уж не желала, чтобы моему другу причинили боль.

Верны своей безжалостной охоте,

вы истязать намерены его

и уязвлять, покуда не убьете.

Струна сорвалась с нервным звоном. И дамы разразились аплодисментами. Кавалеры тоже, но чуть более сдержанно.

– Быть может, – обратился Гийом с поклоном, – Ваше Сиятельство и здесь примут мой вызов? Вчерашняя победа многих впечатлила.

– Воздержусь, – Урфин и головы не поднял. – Ибо не обучен. Лучше уж вы спойте. Поете вы явно лучше, чем деретесь.

Ну вот что за мальчишество! Так, Иза, раненых пинать нельзя.

Даже если очень хочется.

– Исключительно по вашей просьбе.

Зря он это… но Гийома уже не остановить. Он трогает струны и летит проникновенное:

Быть при дворе – хотят такой судьбы

лишь те, кто выучившись лжи и лести,

чтоб очутиться на высоком месте,

готовы пресмыкаться, как рабы.

Кайя странно спокоен. Я бы сказала – подозрительно. Наверное, война все-таки есть… а если нет, я бы начала, чтобы Гийома спровадить, раз уж ему при дворе так тесно.

Там люди алчны, мстительны, грубы,

там нет ни грана доброты и чести,

но сколько щеголей, обжор и бестий,

изобретающих себе гербы!

А это в сторону Нашей Светлости реверанс. Ничего страшного. Сидим. Улыбаемся. Внемлем. Веревку и мыло пришлем позже.

Всех под себя подмяли фавориты,

смердящие, как трупы, – будто мрак

земля из своего исторгла лона.

Ох как тихо стало вокруг…

А чьи надежды на успех забыты,

тот гибнет, не найдя пути назад

из этого чумного бастиона.

Гийом отвешивает поклон и удаляется гордой поступью мученика, на которого вот-вот обрушится несправедливый гнев Их Сиятельства. Тоже мне, знамя оппозиции.

– Нет, – шепчу, не размыкая губ. И Кайя слышит. Он клокочет от ярости, но соглашается: нельзя трогать Гийома.

Но вечер испорчен. И награда остается неврученной.

Юго шел, стараясь не выпускать из виду куцый синий плащ. Его подмывало приблизиться – вряд ли обладатель плаща соизволил бы обратить внимание на столь ничтожную личность, как Юго – и убить.

Это легко.

Случайное прикосновение. Внезапный приступ слабости. Лестница.

Свернутая шея.

Если что, и довернуть можно.

Или заноза, обернувшаяся воспалением, а там и до черной гнили рукой подать.

Само по себе желание было иррационально, поскольку Гийом действовал в интересах Юго, и даже методы были сходными. Но вот подмывало… настолько подмывало, что Юго предпочел отвернуться и досчитать до десяти.

Синий плащ благоразумно исчез из поля зрения.

День четвертый.

Охота.

Охота – это когда охота. У Нашей Светлости одно желание – вцепиться в подушку и, прижав ее к персям, не отпускать. Кайя поднимает меня вместе с подушкой.

– Потерпи, сердце мое. Скоро все закончится.

Не хочу терпеть!

Постель теплая. А за окном – ветрище воет такой, что в пору не в кровать – под нее прятаться. И темень стоит. Солнышко, значит, не встало, а Нашей Светлости уже пора.

Кони поданы. Люди ждут.

И ванна тоже. На ванну мы еще согласны, подушечку тоже отдадим… но полумеры не для Кайя. Он сам помогает мне одеться и только сейчас замечает синяки.

Вот еще бы пару деньков…

– Почему ты не сказала? – а вид мрачный-мрачный.

Поэтому и не сказала, между прочим. Приходится все-таки проснуться.

– Это просто…

– Недопустимо, – он скрещивает руки на груди и смотрит с упреком. – Иза, я понимаю, что ты меня не винишь. И получилось все действительно случайно, но я потерял контроль.

Он взял со столика бронзовую статуэтку и сжал в кулаке, а потом разжал и поставил на место. Статуэтка… изменила форму. Мягко говоря.

– Видишь?

Вижу. Я вообще-то помню, как он сталь крошил, и железо рвал, и вообще не сомневаюсь в том, что силенок у Кайя не меряно.

– Иза, дело в том, что я должен контролировать силу. В любой ситуации. Иначе я могу причинить тебе вред. Не синяк поставить, а, скажем, сломать руку.

Или не только ее…

– Не нарочно, но могу. Забыться. Или увлечься. Поэтому умоляю, если что-то подобное повториться, то говори.

Скажу, чего уж тут. Я просто не подумала, что это настолько важно. А оказывается важно. Попыталась представить, как это – жить, зная, что любое неосторожное движение способно причинить кому-то вред. Попыталась и не смогла.

– К этому привыкаешь, – Кайя подает сапоги с высоким скрипучим голенищем и помогает натянуть. – В детстве тяжело. Постоянно что-то отвлекает и… Урфин отчасти из этих соображений появился. На нем я понял, насколько люди хрупкие.

Дальше не спрашиваю. Расскажет сам, когда решится. Но мне становится жутко и горько одновременно за них двоих. Неужели не было другого способа?

– Не знаю, – отвечает Кайя. – Я попытаюсь найти.

А на улице и вправду ветрено. Небо темное. Солнце все-таки выползло, чтобы увязнуть в тучах. Хорошо, хоть дождя нет.

130