Влюбленным должно везти.
И Снежинка, соглашаясь, хватала меня губами за ухо, словно желала сказать что-то тайное.
С кровопусканием вышла неприятность. Все же я давно не брала в руки инструмент, тем более такой допотопный. Сержант послушно надавил на яремную вену. Та набухла, и длинная, с косым срезом игла – вот уж не знаю, где Лаашья добыла ее – легко проколола кожу и стенку сосуда. Кровь собирали в глиняный горшок. Кто ж знал, что он окажется с трещиной и, наполнившись едва до половины, треснет. Хотя подозреваю, что виновата не трещина, а избыток старания, заставлявший Така сжимать руки крепче, чем оно требовалось.
Залило и Снежинку, и меня.
Жаль платья, нарядное было… а пятновыводителя еще не придумали.
– Руки оторву, – пообещал Сержант Таку и добавил пару слов покрепче. Так хорошенько покрепче. Потом покосился на меня и сказал: – Извините, леди.
– Изольда.
– Леди Изольда.
Иглу вытащили, а рану посыпали горячим пеплом. Откуда-то волшебным образом возникла солома, и мешок опилок, и кувшин дегтя, и даже сырая глина.
– А льда на кухне не дали, – пожаловался Сиг, хлюпнув носом. – И не леди она.
– Леди, – возразила Лаашья. Она ловко обмазывала ноги Снежинки глиной. – Платье дорогой. Был. Раньше был. Туфель дорогой. С камушек.
Изгвазданные в глине пальцы вцепились в подол моего несчастного платья. И я вздохнула – потерявши голову, по волосам не плачут. Вряд ли Лаашья сделает хуже.
– Камушек! – она сковырнула жемчужину и протянула Сигу. – Я такой муж дарить. Муж любить камушек.
– А у тебя, оказывается, муж был? Несчастный человек!
Сиг принял поднес жемчужину к левому глазу, потом к правому, лизнул и после всех манипуляций возвратил мне с поклоном.
С чего вдруг такая любезность?
– Быть. Хороший муж. Теплый. Спать теплый. Один мерзнуть. А с муж не мерзнуть. Я муж камушек дарить. На бусы. У муж много быть бус.
– Лаашья с Саммалы, леди Изольда, – Сержант возник рядом со мной, и причина Сиговой внезапной честности получила объяснение. – Это другой край моря. Ее народом правят женщины. И Протектор там не лорд, а Леди.
Феминистки, значит. Воинствующие.
Сержант протянул мне относительно чистую тряпку и миску с водой. Да, руки у меня все еще в крови, и надо бы отмыть, пока не засохла. Засохшая кровь тяжело отходит.
– Большой мать высоко сидеть.
…далеко глядеть и всех видеть…
– Женщин сильный. Мужчин слабый. Много говорить. Глупый, как Сиг.
– Попросил бы! – возмутился Сиг, но возмущение его было ленивым, похоже, на самом деле привык он к подобным высказываниям.
– Лаашья служить Большой мать. Быть хороший дочерь. Злой. Много бить. Много резать. Большой лодка иметь. Сестра. Много сестра! Один сестра хотеть лодка Лаашья. И бить Лаашья по голова.
Вода в миске становилась розовой, а Сержант подсказал.
– И на шею попало. Вы уж извините безрукого.
– Всякое случается.
Лицо у него невыразительное. Возраст и то не определить. Старше двадцати, но… тридцать? Сорок? Единственная яркая примета – шрам в волосах.
Он не причинит мне вреда и, если попросить, отведет в замок. Но кому я там нужна? И появиться в нынешнем виде… на платье глина, солома и кровь. И на шее кровь, и в волосах, кажется, тоже.
Леди Неудачница.
– Могу я узнать герб вашего дома? – Сержант ждал, пока я вытру руки. А кровь забилась под ногти, теперь останется черной каймой.
– Не знаю.
– Лаашья грустить. Лаашья знать. Сестра убивать муж Лаашья. Она говорить – муж слабый. Нет детей. Другой брать. А Лаашья этот хотеть. Теперь все.
Не знаю, к чему относилось это «теперь все», к смерти ли супруга Лаашьи, который представился мне тихим подкаблучником, обожавшим воинственную женушку, носившим бусы из жемчуга, возможно, что и серьги. Он убирал, мыл посуду и в свободное время вязал носки на деревянных спицах. Или встречался с другими мужчинами, чтобы обсудить женщин.
– А имя вашего отца? Или мужа?
Сказать? Не поверят. Сочтут сумасшедшей. Соврать? А смысл…
– Что ж, – Сержант оказался понимающим человеком. – Будем считать, что вы – сирота.
Осталось спеть о сиротской горькой доле.
– Оставайтесь столько, сколько хотите. Вы под моей защитой. Сиг, лично отвечаешь за то, чтобы леди никто не причинил вреда.
– Ты не леди, – шепнул он, когда Сержант отошел. – Знаешь почему?
Потому что я выгляжу не как леди. И разговариваю иначе. И даже не знаю герба своего мужа.
– Они все – сучки, – у Сига нашелся собственный ответ. – Им плевать и на людей, и на лошадей, и вообще на всех. А ты Снежинку лечишь. Сержант ее очень любит.
– Сильно. Лаашья так муж любить. Но Лаашья уметь жить один. Сержант не уметь. Мужчина. Глупый. Сердце слабый.
Снежинка легла, положив голову на колени Сержанту, и тот, разбирая гриву на пряди, напевал ей что-то ласковое. Они нужны друг другу, и значит, будут вместе.
А я? Я и в этом мире, получается, лишняя?
Поиск истины часто заканчивается поиском убежища!
Высказывание неизвестного правдолюбца после неосторожных разоблачений.
Когда с тоскливым грохотом рухнула дверь, а на пороге появился Кайя с вопросом:
– Где моя жена?
Урфин первым делом подумал, что кошмары его становятся все более изобретательными. Следом пришло понимание, что жизнь он прожил в общем-то неплохую, насыщенную событиями, но по крайне неудачливому стечению обстоятельств – других объяснений визиту Кайя не имелось – короткую. Оставшиеся мгновенья Урфин потратил на то, чтобы повернуть гудящую голову налево.