Изольда Великолепная - Страница 38

Магнус сам налил из глиняного кувшина, и пленник не посмел отказать. Пил он большими глотками, давясь и кашляя. В камере остро, терпко пахло кровью, железом и огнем.

Эхо чужой боли Кайя привычно глушил.

– Выпил? Молодец. Сейчас мы быстренько поговорим, и все закончится. Правда, Дункан? Кайя, не стой, тебя слишком много. Дункан у нас славный малый. Это он купцов порезал. И ту деревеньку подпалил, за которую ты так испереживался. Доблесть показывал, дурачок. Но всецело осознал совершенные ошибки и готов оказать содействие.

Дункан облизал искусанные до крови губы и, бросив взгляд на стену, заговорил.

– П-порох… его н-не готовили. Его привозили. Отец собирался сам, но не успел. Селитру купил. И серу тоже. Не успел…

– Мортиры? – Кайя не любил это место, но вынужден был признать, что методы дядюшки весьма эффективны. А жалость… вряд ли те, кто попадал в подвалы Магнуса Дохерти, стоили жалости.

– Т-тоже п-привозили. Н-но обещали человека дать, который знает, как их делать.

– Не дали?

– Н-нет. В-велели тихо сидеть. Ждать.

– Чего?

Дункан заерзал на месте.

– Не молчи, дорогой, – поторопил его Магнус. – Не надо делать себе больно.

– Б-будет б-большая война. Фризия жива. И люди помнят. Скоро будут готовы. Есть руки, но не хватает оружия. Если оружие дать, то в каждом протекторате вспыхнет восстание. Не одно восстание! Протекторов на всех не хватит! И вы… вы тоже сдохнете! В муках!

– Конечно, – Магнус похлопал Дункана по плечу. – Все мы когда-нибудь сдохнем. А вот остальное любопытно. Кто доставлял порох?

– Ч-человек… я не знаю! Я правда не знаю! Отец встречал! А я… я только издали видел. И не разглядел.

– Жалость какая.

– Он… он…

– Что? – Магнус наклонился к пленному, но тот вдруг отшатнулся и, вытянув руку, взвизгнул.

– Вот он!

Кайя развернулся к двери. Заперта. Никто не входил. Никто не выходил. Факелы горят ровно, и тени спокойны.

– Ло… лов…т-те… – Дункан рванул воротник. И серебряные пуговки, надо полагать, взятые среди другой добычи каравана, посыпались на грязный пол. Лицо пленника посерело, глаза закатились.

– Вот ведь, – Магнус, склонившись над мертвецом, оттянул веко. – Эй ты, подойди.

Палач вернул прут на жаровню и подошел.

– Кто-нибудь заходил?

Палач после недолгого раздумья ткнул себя в грудь.

– Что-нибудь приносил?

Кивок. И палец, указавший на кувшин. Травяной отвар, которым дядюшка потчевал каждого своего клиента, считая, что это способствует установлению взаимопонимания, выглядел обыкновенно. А вот на вкус слегка горчил.

Черный корень. Редкостная дрянь. И довольно редкая. Дорогая.

– А брал где? – Магнус явно раздумывал над тем, не подкупили ли палача. Тот пожал плечами и нарисовал в воздухе знак, который Магнус истолковал по-своему.

– Похоже, пора мне менять привычки. Это же надо было так опростоволоситься. Старею я, старею…

Кайя переступил через мертвеца и подошел ко второму пленнику. Он был жив и в умелых дядюшкиных руках мог бы долго сохранять некое подобие жизни. В представлении Магнуса это было справедливо. Но Кайя приподнял обожженный подбородок и, положив пальцы на шею, сдавил. Шея хрустнула.

Это была легкая смерть.

– Мавр, – сказал дядюшка. – Как есть мавр… добрый чересчур. Что делать будешь, когда меня не станет?

– Не знаю, – честно ответил Кайя.

Глава 16. Лошади и тигры

Мои мама и папа во Франции познакомились. Он по Парижу шел и круассан ел, а она чужие франки потеряла и собиралась на себя руки наложить. Он ее в кафе отвел. Абсента попить. Через семь месяцев я родился. А потом все умерли, а я в клинику лег, на анализы, на восемь лет.

Краткая история чьей-то жизни, сохранившаяся среди записок дядюшки Магнуса ввиду полной неправдоподобности и потешности.

Утро.

Свет пробивается сквозь витраж, расплескивая по полу разноцветные лужи. В детстве мы строили замки из песка, а в окна вставляли осколки бутылок. И наши замки, кривоватые, ненадежные, сияли всеми цветами радуги.

Было хорошо.

Не стоит вспоминать. От воспоминаний только головная боль. И Гленна появляется вовремя: снова все как раньше. Почти как раньше. Но сейчас люди бояться на меня смотреть. Неслышны, невидимы. Тени, а не люди. Не хочу думать об этом.

Сегодня я – кукла. Позволяю себя одевать, расчесывать, и только от пудры с румянами отказываюсь. Пожалуй, я достаточно бледна.

Меня провожают, если не сказать – конвоируют.

Двери, двери… эхо собственных шагов заставляет морщиться. И ладонь зудит. Вчера тоже чесалась, но не так сильно. Леди не расчесывают руки. Ну или хотя бы делают это незаметно, притворяясь, что разглаживают несуществующую складку на юбке. Шитье достаточно жесткое, чтобы почесать.

– Леди Изольда Дохерти! – орут над ухом, прежде, чем распахнуть дверь.

Наша Светлость.

Надо улыбнуться и сделать вид, что все хорошо. К обеду и вправду станет хорошо, я привыкла уже. А сейчас притворюсь. Леди ведь часто притворяются.

Потолок стеклянный, и кружевные тени рам ложатся поверх мраморного пола причудливым узором. Я любуюсь им секунду или две, достаточно долго, чтобы собраться с мыслями.

Ах да, реверанс…

– Что случилось, птичка моя? – вопрос этот задал не Кайя. Их Светлости вообще не было в гостиной. Зато присутствовал старичок самого жизнерадостного вида. – Бледна, бледна… ни кровиночки на лице!

Рыжеволосый и рыжеглазый. Родственник?

Я не расположена сегодня к знакомству с родственниками. Но старичок улыбался так искренне, что не ответить ему улыбкой было невозможно. Широкоплечий, с непропорционально длинными руками, он передвигался с какой-то обезьяньей ловкостью. И оказавшись рядом со мной, взял за руки.