Изольда Великолепная - Страница 51

Ночью мне снились пухлые младенцы в гербовых памперсах и с венками из дубовых листьев на головенках. Младенцы сражались серебряными ложечками, а пропавшие тарелки использовали в качестве щитов. Надо будет выбрать время и хорошенько заняться домовыми книгами, есть у меня кой-какие подозрения… заодно и навыки бухгалтера пригодятся. Зря я училась, что ли? Дебет, кредит… проводки…

Рука чешется вроде бы меньше.

А на рассвете под окном орали серенаду. Сволочи.

И ведь как взобрались-то? Я сунула голову под подушку, но слова любви проникали сквозь пуховой заслон. Нет, ну я сплю на рассвете. Какие серенады?

Мне еще гербы учить… и родословные… и книги проверять… а они о любви.

Любовь и бухгалтерия – понятия несовместимые.

День шестой.

И Майло приносит серебряную клетку-шар, размером с апельсин. Внутри клетки – пташка и вовсе крошечная. Это чудо и в руки-то брать страшно.

– Для самой красивой леди, – сказал Майло, кланяясь. – Их Светлость очень сожалеют, что не могут уделить вам время.

Надо же… это я понимаю – извинения. Хотя я бы все равно предпочла Кайя птичке.

– Какая тонкая работа, – Ингрид поднесла клетку к окну. – Кажется, я поторопилась, сказав, что Их Светлость не понимают правил игры. Вероятно, прежде не возникало желания разобраться.

Солнечный свет преломлялся в драгоценных перьях: птица была вырезана из цельного аметиста.

– Вам ведь нравится? – спросил Майло, глядя так, словно от моего ответа зависела его жизнь.

На мальчике была красная бархатная курточка, штанишки с бантиками и смешной берет, который все время съезжал на нос. Карманы курточки оттопыривались, не в силах вместить кучу важных и интересных вещей – гнутую железяку, потерянную кем-то пуговицу, стеклышко, засохший бисквит и черного жука, который скрипел, если взять его в руки…

Фрейлины делали вид, что ужасно боятся жука. Им нравился Майло.

– Спасибо, милый, – я поправила ему берет. – Передай Их Светлости, что я в полном восторге.

И что его эксплуатация детского труда в низменных целях не останется незамеченной.

Но детским трудом дело не ограничилось. Нашей Светлости пришла пора рассылать приглашения.

На гербовой бумаге.

Написанные собственноручно мной. Образец, одобренный Их Светлостью, имелся, и мне всего-то надо было поработать ксероксом. Свежим взглядом оценив габариты родовой книги, по которой и предполагалось выписывать приглашения, а также заготовленный объем бумаги, я крепко призадумалась: а так ли я хочу замуж выйти?

– Первая сотня, Иза, – Ингрид пришла на помощь. Не знаю, что бы я без нее делала. С каждым днем эта женщина, которая была немногим старше меня, но при том гораздо мудрее, вызывала у меня все большую симпатию. И кажется, симпатия была взаимной. – Для остальных приглашения изготовят писцы.

– А может пусть… для всех изготовят?

Я разглядывала образец, с тоской понимая, что мой почерк весьма далек от идеала. Завитушки-черточки, буквы одного размера… Кайя определенно мог бы преподавать каллиграфию.

Вот сел бы и сам все написал. Так нет же…

– Это было бы оскорбительно, – Ингрид скручивала тонкие проволочки в стебель. Сам цветок был почти готов. Еще одно совершенство на мою несчастную голову. У меня здесь комплекс неполноценности разовьется! Уже развивается.

– Большая честь получить приглашение от Вашей Светлости…– продолжила Ингрид, скрепляя цветок и стебель.

Я не должна лишать людей маленьких радостей. Понимаю.

– …и вам все равно придется писать их довольно часто.

– Я не собираюсь часто выходить замуж.

Ингрид рассмеялась. Теперь она смеялась чаще, да и прежний сонный вид остался в прошлом. Я не спрашивала о причинах подобной перемены, а Ингрид не задавала неудобных вопросов мне. Если повезет, то со временем у меня появится подруга.

– Вы будете устраивать приемы. Балы. Турниры…

О черт!

– …поэтому надо лишь привыкнуть. Пробуйте. Дорогу осилит идущий.

И мы пошли. Точнее, заковыляли, пытаясь управиться и со скользкой бумагой, по которой чернила норовили растечься, и с пером, стремительно терявшим остроту, и с чернилами, и с почерком моим… Хорошо получались только кляксы. Такие себе высокохудожественные кляксы, в которых, однако, Ингрид не желала признавать образец ультрасовременного искусства.

В общем, хорошо, что бумаги сделали с очень большим запасом. А камин так и вовсе стал непревзойденным помощником. Но один плюс все-таки имелся. Я запоминала имена и титулы.

Да я с ними, можно сказать, сроднилась!

Вот только приглашений написала лишь пять…

Во сне камин пылал ярко, ложечки плавились, младенцы молчали, и только белые листы бумаги стаей устремлялись в дымоход. Мне было жарко…

И заочно хотелось убить мужа. Или хотя бы поплакаться.

День седьмой.

Мне доставили платье.

Мне доставили свадебное платье ужасающей красоты. Оно имело кринолин двухметрового размаха, шлейф и два ряда бантиков. В каждом бантике сияло по алмазу.

Да и вообще платье сияло.

Золотое шитье по золотой парче с золотым кружевом на десерт. И камни, камни… густенько так, как сахарное конфетти на пончике. Комплектом шел парик, тоже позолоченный. И судя по высоте его, автор сооружения задался целью сгладить разницу в росте жениха и невесты. Намерение, конечно, достойное всяческой похвалы, но не такими же изуверскими методами! Ко всему это богатство весило едва ли не больше меня.

Платье пришлось мерить, и я с удивлением обнаружила, что оно стоит само, без моей помощи. Вернее, даже помогает стоять мне. Позу держит преисполненную достоинства и грации. Прямо хоть сейчас отливай в бронзе. Глянув в зеркало, любезно вынесенное ко мне – сама я подойти к зеркалу оказалась не в силах – я поняла, для кого это платье шили.