– Они проявляются не сразу. Год… два… иногда пять, – Кайя вытер клинок и вернул нож в шкатулку. Закрыв, набрал код стерилизации. Завтра придется все повторить.
И послезавтра.
– Но проявляются? Кажется, я паранджу изобрету… вам нравится паранджа? Ах да, вы не знаете, что она такое и, наверное, к счастью. Но все-таки лиловое лицо – это как-то неженственно.
Похоже, этот вопрос заботил Изольду куда сильнее, чем собственное состояние. С другой стороны мысли во время лихорадки странные.
– Вы будете очаровательны с лицом любого цвета.
Изольда откинулась на спинку кресла. Дышала она часто, но дыхание не было хриплым, и это – хороший признак. Если легкие и сердце выдержать, то обойдется.
Должно обойтись.
– Вы льстец.
– Стараюсь.
Дядя не мешал. Он умел становиться незаметным, и Кайя очень ценил это умение. Забрав миску с кровью – красной, но еще недостаточно чистой – Кайя поднес к губам Изольды кубок.
– Выпей, – попросил он. – Пожалуйста. Это не настолько противно, каким кажется.
Это было ложью, но сейчас Кайя готов был врать. Изольда сделала глоток и поспешно зажала рот ладонью. О да, вкус был непередаваемый, одновременно и кислый, и горький, и сладковато-тухлый, вызывающий тошноту.
– Носом не дыши. Вот так, умница.
Дядя знаком показал, что подождет внизу. Там у него дела неоконченные и даже не начатые.
– И еще глоток.
Изольда отчаянно замотала головой.
– Иза, это надо выпить. До дна.
– А давай я просто умру? Без мучений? – сказала она, не отнимая руки от губ.
– Тебе нельзя умирать. Мы же только познакомились. И свадьба впереди. Хорош я буду на свадьбе без невесты, – ее щека была прохладной, даже чересчур. А сердце билось почти нормально, но это затишье продлиться недолго. Изольде следует отдохнуть.
– Другую найдешь.
Она упрямо сжала губы.
– Я не хочу другую. И если ты не будешь пить сама, мне придется применить силу.
Сама мысль об этом внушала отвращение.
– Кайя, других пугай. Я тебя не боюсь! – Изольда обняла чашу леденеющими пальцами. Пила она крупными глотками, почти захлебываясь, содрогаясь от отвращения. Но пила. А допив, отвернулась, уткнувшись носом в собственный рукав. – М-мерзость этот ваш волшебный эликсир.
– Еще какая, – согласился Кайя.
– Я… я на самом деле не хочу умирать.
– Я тоже не хочу, чтобы ты умерла.
Изольда не услышала. Она заснула сразу и, если повезет, сон этот продлится пару часов. Кайя очень осторожно поднял ее – хрустальная кожа сохранит все отпечатки прикосновений – и перенес в кровать, слишком большую для такой маленькой женщины.
И рыжий кот занимает столько же место, сколько Изольда, свернувшаяся во сне калачиком. Ее рубашка мокра от пота и крови. Ткань рвется с тихим треском, который вряд ли разбудит ее, но Кайя все равно прислушивается к дыханию. На спине кожа пошла мелкими водянистыми пузырями, но лопнувших нет, и значит, впереди по крайней мере три неприятных дня. А на четвертый все решится.
– Присмотри за ней, – Кайя шепотом говорит коту, и тот щурится. Он сам знает, что ему делать. – Я скоро вернусь.
Дверь он запирает.
Служанка спала, вытягивая губы, причмокивая и вздыхая до того томно, что Кайя становилось неудобно, словно он подсмотрел этот чужой сон. Урфин сидел рядом с ней, прислушиваясь к дыханию. Выглядел и вправду запыхавшимся.
– Им сыграли колыбельную, – Урфин оттянул веко, демонстрируя синеватую пленку, которая покрывала глазное яблоко. – Играли внизу. Но пока я спустился, Мюрича увели. А пока поднялся, то… маг ушел.
Кайя сам слышал эхо, но решил, что Урфин провалил очередной эксперимент из тех, которые дурно сказывались на самочувствии Замка. Кайя даже прикинул, во что ремонт обойдется.
– Люди не виноваты, – добавил Урфин, опуская завесу чужого века.
Никто не виноват, а Изольда едва не погибла. И быть может, еще погибнет. Скорее всего, но эта мысль вызывала такое глухое бешенство, что Кайя предпочел задвинуть ее на край сознания, благо, там уже имелось мыслей разных, опасных. Одной больше, одной меньше…
Лучше думать о деле. Тот, кто привел Мюрича, не идиот. Он знает про Урфина и сейчас залег на дно. В ближайшее время он будет вести себя тихо-тихо.
Торопиться некуда.
Разве что наверх, к Изольде.
Сначала дело.
Мюрич лежал, подтянув ноги к подбородку, вывернув руку, по виду сломанную, да и голова его завернулась так, что становилось понятно – мертв.
– Не следовало убивать, – это не упрек, Кайя сам не был уверен, что сумел бы сдержаться. Скорее замечание: допросить не выйдет. И Сержант кивком подтвердил, что замечание принято.
– Как он до нее вообще добрался?
Гнев следует контролировать. Упрек беспочвенен. Кайя сам определил границы, за которые охране переступать было запрещено.
– Он пришел не этой дорогой, – Сержант указал на дверь, которая повисла на одной петле. – Вашей Светлости следовало бы упомянуть, что выходов в комнате больше одного.
Упрек был заслужен. Хотя и звучал несколько издевательски.
Закончив с обыском тела, дядя велел:
– Переверни-ка…
Кайя перевернул, ногой – руками к этому существу он прикасаться брезговал. В груди Мюрича, слева от сердца торчал шип. Губы посинели, веки набрякли. Мертвец производил впечатление куда как отвратительное.
– Пахнет… – склонившись над трупом, словно собираясь поцеловать его, Магнус замер. – Пахнет… знакомо так. Урфин, мальчик мой, подойди сюда.
Второй шип торчал из-под подбородка. Он почти скрылся в складках кожи и выглядел этакой черной родинкой, но Кайя точно помнил: у Мюрича не было родимых пятен на лице и шее.