Тан Акли, мысленно уже разложенный на соседнем столе – это был бы подарок науке! – разглядывал запястье мертвой шлюхи.
– Угля принесите, – велел он. – Черного.
Угольной пылью он покрыл кожу, а затем извлек из кармана сверток – кусок ягнячьей шкуры и некий флакон. Сбрызнув шкуру – до доктора донесся резкий запах нашатыря – Урфин прижал ее к запястью.
– Кто занимается расследованием?
Только теперь он обратил внимание на доктора. И под взглядом тана оказалось крайне неуютно. Согласно выкладкам мэтра Ламброзо, подобный взгляд был характерен для типа убийцы. Орлиный нос тоже имелся в наличии. И нервные зауженные ноздри.
– Расследованием чего? – доктор раскрыл ладони, обратив их внутренней стороной к гостю. Подобный жест вызывал у примитивных особей инстинктивное доверие.
– Ее смерти.
– Это несчастный случай.
Урфин повел шеей, вцепился пальцами в воротничок, словно тот был тесен. Наверняка, эта одежда ему непривычна и оттого раздражает.
– Мэтр, – в его устах звание звучало насмешливо. – Эту несчастную забили до смерти.
– Случается.
– Конечно. Но я хочу знать, как и почему это случилось. И кто за это ответит. Она заслуживает справедливости. И достойного погребения. Купите ей красивое платье. И хорошее место на кладбище.
Доктор отметил способность к сочувствию, хотя вряд ли осознанную. Животных тоже печалит смерть собратьев по стае.
Урфин выложил на стол кошель.
– Надеюсь, вас мне не придется контролировать? – вопрос был задан так, что мысль присвоить деньги умерла не рожденной.
– Будьте уверены, я обо всем позабочусь.
Их Сиятельство хмыкнули и вернулись к телу. Нет, нельзя упускать подобный случай… но как изложить просьбу, чтобы не задеть? Тонкие пальцы тана выдавали его исключительную чувствительность, что в совокупности с низким происхождением складывалось в натуру мнительную и мстительную.
Одним движением Урфин сорвал с запястья лоскут кожи и прикрыв вторым, аккуратно свернул. Сверток отправился во внутренний карман куртки. Затем столь же деловито он срезал полоску кожи с мертвой женщины, и снова отправил в карман.
– Ваша Светлость, – доктор все же осмелился обратиться. – Не будете ли вы столь любезны оказать мне помощь в моей… в моем исследовании.
– Как?
– О! От вас потребуется лишь уделить мне толику вашего драгоценного времени! Я не причиню вам боли, но лишь сделаю кое-какие замеры… головы.
– Зачем?
Подозрительность в высочайшей степени. Сказать правду? Правда отпугнет.
– Я пытаюсь найти общие черты в людях одаренных с тем, дабы использовать впоследствии для поиска одаренных людей. К примеру, размеры головы, расстояние между глазами…
Думал Урфин недолго.
– Хорошо. Измеряйте.
И все-таки раба, пусть даже бывшего, легко обмануть.
– Знаете, мэтр, – тан Акли закрыл глаза, верно, не желая видеть инструмент, – мы с вами весьма похожи в любви к… науке.
Это, конечно, вряд ли, ведь интерес доктора является естественным продолжением развития и самосовершенствования его разума, что свойственно лишь избранным людям.
– …но к счастью, мне было кому совесть вправить. Надеюсь только, что не опоздали.
– Труд раба стоит ничтожно мало, – Кайя был до того серьезен, что меня подмывало поцеловать его. Кстати говоря, подмывало давно и упорно, совесть моя сдавала позиции, осыпаясь, как песчаная платина под напором воды. Удерживало исключительно понимание, что тонкая натура мужа этакой вольности не перенесет.
– Возьмем, к примеру, это платье… Представь, что ты шила его.
Представляю. Воображение у меня работает. Сижу я, значит, вечерком, шью себе платье, тыкаю иголкой в твердую ткань. Песенку напеваю… напеваю, напеваю и понимаю, что шить мне долго. Вручную если… да я скорее голой гулять пойду.
– Или заплатила тому, кто умеет шить, – улыбка Кайя подсказывает, что направление моих мыслей понято им верно. – Обменяла свои деньги на его труд. А теперь представь, что труд принадлежал не ему, но человеку, которому не надо платить. Достаточно предоставить кров и еду.
– Это нечестно.
Я понимаю, о чем он говорит и, пожалуй, лучше, чем Кайя предполагает. Бесплатная рабочая сила. Ну не бесплатная, а сверхдешевая. Такая, которую можно заставить работать не восемь часов, а десять, двенадцать, четырнадцать…
Сколько стоит раб?
О, в отчетах имеется полная информация. Но пока для меня эти цифры безлики. Полтора золотых – это больше или меньше стоимости платья? Наверняка, меньше, но насколько?
Продать платье? Купить раба и отпустить на волю?
Сто рабов?
Двести?
Да хоть бы тысячу, но проблему это не решит. Бумажные колонны – лучшее тому свидетельство.
– Когда ты печалишься, ты тускнеешь, – Кайя накрывает мою ладонь. – Не надо, сердце мое. Я тогда теряюсь.
– Тускнею?
– Сейчас ты яркая. Хотя вряд ли кто еще это видит.
А не переработали ли Их Светлость? Не похоже…
– Ты и раньше не прятала эмоции. Все прячут, а ты нет. Мне нравилось.
Вот значит в чем дело. Ну как я могла упустить из виду, что Кайя – эмпат? С другой стороны, упустила и упустила. Мне эмоций не жалко. Любопытно вот только.
– На что это похоже?
Если положить свою руку на его руку, то получится лестница рук.
– На темноту, в которой множество чудовищ и запертых дверей. За ними тоже встречаются чудовища. Точнее, двери открывают, чтобы чудовище выпустить. Кто будет хорошим делиться?
– Не знаю.
– Поэтому темно. Беременные вот светятся. Или еще дети. Только… я не могу к ним подойти.