Изольда Великолепная - Страница 71

– Настька! – я вывернулась и бросилась к кромке леса. – Настька, бежим…

Я бежала так быстро, как умела. Казалось, он гонится за мной. И вот-вот догонит. Но только оказавшись в лесу, я обернулась. Настьки не было.

Она ушла показывать дорогу.

Она получит куклу, а я…

– Я осталась живой, – мне тяжело дышать и говорить, как будто что-то мешает. Кольцо на горле. Корсет, сжимающий ребра. Но это – иллюзия, корсета нет, на мне вообще нет одежды, и я давно перестала стесняться наготы.

– Я вернулась домой. Я никому ничего не сказала – мне было очень страшно.

И сейчас сердце вот-вот остановится.

Я все-таки умру.

– И когда все стали искать Настьку, я соврала. Мы поссорились. Я так сказала. И Настька осталась у реки. Ее долго искали. До утра. И потом тоже. Мама меня увезла.

Она старательно делала вид, что ничего не случилось. Но я-то знала правду! И однажды нас вызвали на допрос. Со мной говорили мягко, и мамино присутствие придало смелости. Я повторила то, что уже говорила – мы поссорились.

Из-за замка.

И я убежала. Видела ли я кого-нибудь? Не помню… видела, кажется. Дяденьку в желтой рубашке. И со шляпой. Смогу ли узнать? Попробую.

– Я хотела показать на него. Честно. Но когда увидела… в клетке… и такой страшный… один взгляд. Только взгляд, и я поняла, что если расскажу, то и он обо мне расскажет. Что я была на берегу. Что разговаривала с ним. И промолчала. Если бы не промолчала… Настьку бы спасли… спасли бы.

У меня не хватает сил, чтобы плакать. Наверное, потому что воды во мне не осталось. И крови тоже, только вот опять жарко. Это последняя волна, из-под которой мне не выбраться. И я должна дорассказать, чтобы хоть кто-то узнал правду.

– Я расплакалась. И меня увели.

– Того человека отпустили?

– Да.

– И ты считаешь себя виноватой?

Не думаю – знаю.

– Иза, – кольцо рук Кайя надежно, как крепость. И хочется думать, что если он меня не отпустит, то я выживу. – Сколько тебе было?

– Семь… почти семь.

– Ты была ребенком. И вела себя, как ребенок.

Слабое оправдание. Настька меня не отпустит. Я потеряла ее там, на берегу. Бросила. И больше у меня не было друзей. Разве что Машка, которая не друг, но я не хотела лишаться ее.

Это больно – терять друга. Особенно, если по твоей вине.

– Ты поступила очень плохо. Но ты не убивала, душа моя. Убивала не ты… – Кайя шептал на ухо, и его дыхание опаляло кожу. Скоро я вся сгорю. – Сбежать и убить – разные вещи. Я знаю. С того нашего похода многие смеялись. И Урфин не выдержал, начал отвечать. Он умел говорить обидные слова. И сейчас умеет.

Поругались никак? Но мне слишком плохо, чтобы спрашивать.

Они не должны ругаться, иначе их съедят.

– Он не учел, с кем говорит, и получил хлыстом по лицу. За дерзость. Я очень сильно разозлился и ударил… в полную силу ударил. То есть не своей силой. Тот парень был много старше и в броне. Кирасу смяло. Грудную клетку тоже. Вот это – убийство.

Которое он себе до сих пор не простил. Похоже, по нам обоим психиатрия плачет.

Хорошо, что ее здесь не изобрели.

– А сначала я не понял, что натворил.

Но нашлись добрые люди и объяснили? Мне хочется погладить его по щеке, но не дотянусь.

– Отец приказал готовить тело к погребению. Я все должен был сделать сам. В том числе объяснить родителям, за что я убил их сына.

Психиатрия плакала не только по нам. Начинаю думать, что весь этот мир – большая комната с мягкими стенами. Только пациенты не в курсе и смирительных рубашек не завезли.

– Йен ведь не сделал ничего противозаконного. Лишь ударил раба.

– Или друга?

– Магнус также спросил. Но Закон знает точный ответ.

– А ты?

– И я. Только мое знание ничего не решает. Год спустя мы попали во Фризию… я убедился, что нельзя нарушать закон. Никому.

Пятнадцать.

Еще один день на краю. Прорвавшееся некстати воспоминание.

Или кстати?

Не следует забывать о долге. А Кайя забыл. И Замок, предоставленный сам себе, гудит гневным ульем. Тайный Совет, небось, изошел на дерьмо.

А и плевать.

Нельзя бросать Изольду. Даже на минуту нельзя. Если отвернуться, выпустить из поля зрения, она умрет. Это безумная мысль, но сейчас Кайя она кажется совершенно логичной и единственно правильной. А чистые листы почти закончились.

Слова Кайя с трудом пробивались сквозь горячее солнце. И река отползала от меня, оставляя сухой раскаленный песок.

– Я вернулась, – сказала я, не оборачиваясь. Крепость. Настька. Солнце. – Я… мне так тебя не хватало.

– И мне тебя, – Настька держала в руках не ведерко – ту самую куклу с белыми волосами и короной. – Ты звала меня бежать, а я не послушала.

– Надо было позвать на помощь…

– Ты бы не успела.

Кукла очень холодная, и я прижимаю ее к груди, чтобы хоть как-то остудить раскаленное сердце. Дышать становится легче.

– Давай мириться, – предложила Настька, отставляя мизинец. – Цепляйся.

Мирись, мирись, мирись… и больше не дерись…

Мы никогда не дрались. Ругаться случалось, а драться – нет.

…а если будешь драться…

Кукольный лед плавится, вползая в сердце.

…то я буду кусаться…

Настька вырывает руку и толкает меня в воду. Брызги летят. Холодно… просто замечательно холодно.

Шестнадцать.

Жар спал. И сыпь побелела.

Глава 26. Советы и советники

«Во мне проснулся дед с материнской стороны, а он был неженка… при малейшем несчастье замирал, ничего не предпринимал, надеялся на лучшее! Когда при нем душили его родную жену, любимую, он стоял возле и уговаривал: потерпи, может, обойдется! Хороший мальчик!»